Перейти к содержанию

Глава восьмая. Рабочий день

Предмет исследования

Как следует из приведенного выше примечания Маркса, необходимость исследования рабочего дня вызывается тем, что норма прибавочной стоимости не характеризует абсолютную величину капиталистической эксплуатации. С другой стороны, исследование этой нормы дает предпосылки для определения рабочего дня как суммы двух взаимосвязанных величин — необходимого и прибавочного рабочего времени. Маркс пишет: «Сумма необходимого труда и прибавочного труда, отрезков времени, в которые рабочий производит стоимость, возмещающую его рабочую силу, и прибавочную стоимость, образует абсолютную величину его рабочего времени — рабочий день».

Единый рабочий день оказывается разделенным — это непосредственно вытекает из марксовой теории капитала и прибавочной стоимости — на две совершенно различные части: одна часть обусловлена потребностями самого рабочего (необходимое рабочее время), а другая часть — потребностью капитала в самовозрастании (прибавочное время). И все единство рабочего дня сводится разве лишь к тому, что одна его часть невозможна без другой: при капиталистическом способе производства рабочий может воспроизводить стоимость средств своего существования для себя, если он производит прибавочную стоимость для капиталиста и, обратно, последняя может быть им произведена, если он производит первую.

Обе части рабочего дня — на это обычно не обращают внимания, а это между тем является решающим для понимания настоящей главы — регулируются совершенно по-разному, различными законами. Необходимое рабочее время определяется стоимостью рабочей силы, определяющейся в свою очередь стоимостью средств существования. Следовательно, эта часть рабочего дня в конечном счете регулируется тем, чем регулируется стоимость любого товара — уровнем производительности труда: чем ниже этот уровень, тем больше необходимое рабочее время и, наоборот, чем выше уровень производительности труда, тем меньше необходимое рабочее время.

Иначе обстоит дело со второй частью рабочего дня — с прибавочным временем. Чем оно регулируется? Чем определяется его величина?

Капиталистический способ производства превращает одну часть рабочего времени в прибавочное рабочее время, но отсюда вытекает лишь то, что рабочий день не может равняться одному необходимому рабочему времени, он должен быть больше, но насколько? Какие законы регулируют этот излишек? На эти вопросы общий анализ капиталистического производства, т. е. анализ, который был дан до сих пор, ответа не дает и дать не может. Вот что об этом пишет Маркс:

«... Природа товарного обмена сама не устанавливает никаких границ для рабочего дня, а следовательно, и для прибавочного труда. Капиталист осуществляет свое право покупателя, когда стремится по возможности удлинить рабочий день и, если возможно, сделать два рабочих дня из одного. С другой стороны, специфическая природа продаваемого товара обусловливает предел потребления его покупателем, и рабочий осуществляет свое право продавца, когда стремится ограничить рабочий день определенной нормальной величиной. Следовательно, здесь получается антиномия, право противопоставляется праву, причем оба они в равной мере санкционируются законом товарообмена. При столкновении двух равных прав решает сила».

Исследование указанной антиномии и составляет содержание настоящей главы. Проблема рабочего дня превращается в проблему прибавочного времени. Вопрос об определении необходимого рабочего времени исследован в учении о стоимости рабочей силы, а здесь исследуется то, как определяется прибавочное время в результате борьбы «двух прав». Но этим предопределяется и характер исследования: оно преимущественно является фактическим и историческим, а не абстрактно-дедуктивным. В самом деле, раз из самой природы товарообмена, из того, что рабочая сила продается как товар, нельзя вывести ни величину рабочего дня, ни, стало быть, величину прибавочного времени, раз они определяются и могут определяться лишь силой, т. е. борьбой рабочего с капиталистом, то исследование рабочего дня превращается в исследование этой борьбы, исход которой в разное время бывает разный, в зависимости от фактического соотношения борющихся сил. Так у Маркса и получилось: настоящая глава резко отличается от предыдущих глав детальным исследованием тогдашней английской промышленности и большими экскурсами в историю экономической жизни Англии.

Все же необходимо помнить, что весь фактический и исторический материал настоящей главы полностью подчинен интересам теории: решению проблемы рабочего дня. Только особенность этой проблемы, как мы видим, состоит в том, что она может решаться не абстрактно-дедуктивным методом, на основании абстрактного анализа товара, капитала, прибавочной стоимости, а лишь индуктивно-описательным методом.

Рассматривая, как в Англии фактически решалась проблема длительности рабочего дня, Маркс теоретически устанавливает, как при капиталистических условиях, т. е. в любой стране, вступающей на путь капитализма, регулируется и может регулироваться рабочий день, Англия (не только в этой главе, но и в других главах) фигурирует лишь как классическая страна капитализма, и методы решения ею различных проблем, в том числе и проблемы рабочего дня, являются типичными, и как таковые они и изображаются Марксом. Интересно в этом отношении предупреждение, которое Маркс делает немецкому читателю в предисловии к 1-му изданию I тома «Капитала». Он пишет: «Но если немецкий читатель станет фарисейски пожимать плечами по поводу условий, в которые поставлены английские промышленные и сельскохозяйственные рабочие, или вздумает оптимистически успокаивать себя тем, что в Германии дело обстоит далеко не так плохо, то я должен буду заметить ему: De te fabula narratur! (He твоя ли история это!)

Дело здесь ... не в более или менее высокой ступени развития тех общественных антагонизмов, которые вытекают из естественных законов капиталистического производства. Дело в самих этих законах, в этих тенденциях, действующих и осуществляющихся с железной необходимостью. Страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего».

Порядок исследования

Глава разбита на семь частей. В первой части — «Пределы рабочего дня» — Маркс приходит к выводу, что пределы эти довольно эластичные, и рабочий день определенной величины устанавливается в результате борьбы классов — «антиномия» решается силой. Этим Маркс определяет характер исследуемой проблемы, и, стало быть, эта часть главы является введением ко всей главе, объясняющим, почему необходим переход от абстрактно-дедуктивного метода к исторически-описательному. Но прежде чем приступить к фактическому исследованию борьбы за рабочий день, которая ведется из-за прибавочного времени, Маркс во второй части — «Неутолимая жажда прибавочного труда. Фабрикант и боярин» — раскрывает особенность капиталистического присвоения прибавочного труда путем сравнения его с феодальной системой эксплуатации труда. Различие получается как количественного, так и качественного порядка.

В третьей и четвертой частях даются классические изображения «неутолимой жажды прибавочного труда». В третьей части Маркс для этой цели рассматривает положение в тех отраслях промышленности, которые тогда еще не подпали под действие фабричного законодательства, а в четвертой — материалом для него служит «система смен». В следующих двух частях дается история регулирования рабочего дня со стороны государственной власти. Вначале регулирование идет в сторону удлинения рабочего дня: капиталисты сами еще не в состоянии справляться с сопротивлением рабочих новым порядкам удлинению рабочего дня, и государственная власть приходит к ним на помощь. Затем, испугавшись собственных успехов, грозивших вырождением рабочего класса, а главное, вследствие начавшейся острой борьбы за сокращение рабочего дня, государственная власть вынуждена была принять меры к регулированию рабочего дня уже в сторону его сокращения.

Последняя часть главы знакомит с положением в других странах, с влиянием на них английского фабричного законодательства.

I. Пределы рабочего дня

Основные положения, развитые Марксом в этой части, были нами использованы при характеристике «предмета исследования». Здесь необходимо указать только на основную идею данного параграфа.

Хотя с точки зрения законов товарных отношений рабочий день представляет собой неопределенную величину, однако для его колебаний существуют известные пределы. Один предел — социально-экономического порядка: рабочий день не может опуститься до необходимого рабочего времени, это, как мы знаем, означало бы крушение капиталистической системы. Второй — физиологического и отчасти морального порядка: рабочий день не может подняться до «естественного» дня жизни. И борьба идет из-за установления границы рабочего дня между двумя указанными пределами.

Когда рабочий день наталкивается на один из этих пределов, к жизни вызывается законодательное регулирование рабочего дня в интересах обеспечения нормального функционирования капиталистической системы. Тенденция, толкающая рабочий день к этому пределу, обусловлена прежде всего объективной целью капиталистического производства — стремлением к самовозрастанию капитала.

II. Ненасытная жажда прибавочного труда

Фабрикант и боярин

Капиталистическое присвоение прибавочного труда совершенно замаскировано: прибавочный труд и необходимый труд сливаются вместе. Рабочий день выступает как определенное число рабочих часов, за которые капиталист уплатил, как это представляется, полностью. Неудивительно, что многие либеральные буржуазные экономисты, с большим рвением осуждавшие рабство, феодализм, крепостничество, с неменьшим же рвением защищают капиталистический строй, отрицая в нем наличие какой бы то ни было эксплуатации. Видимость явлений на их стороне. Только теория прибавочной стоимости Маркса, раскрывающая сущность капитализма, представила рабочий день в совершенно ином свете: рабочее время «свободного наемного рабочего» точно так же делится на необходимое и прибавочное рабочее время, как и время зависимого от феодала крестьянина. Только у крестьянина это происходит наглядно до осязаемости; одну часть рабочего времени он работает у себя, а другую — на полях боярина, сущность явления здесь не скрывается его видимостью; у наемного же рабочего сущность явления совершенно искажена его видимостью.

Маркс сравнивает рабочий день при капитализме с рабочей неделей зависимого крестьянина, и сразу становится ясным, что различие между ними сводится лишь к форме выражения присвоения прибавочного труда. Тогдашнее положение дел в дунайских княжествах, в частности в Румынии, освободило Маркса от необходимости делать экскурсы в средневековье для изучения феодальной эксплуатации. Оно дало Марксу живой, дышащий свежестью и колоритностью материал — кодекс барщинных работ, который получили валашские крестьяне от «освободительницы» славян, царской России, но который продиктован был их отечественными боярами. Все же центр тяжести не в анализе этого самого по себе интересного документа, а в сравнении жажды прибавочного труда со стороны капиталиста с боярской жаждой прибавочного труда, так выпукло выраженной в указанном кодексе барщинных работ. Капиталистическая алчность, даже ограниченная фабричными законами, все же превосходит боярскую. И объясняется это, конечно, не тем, что капиталисты хуже бояр, — такие объяснения идеалистического порядка чужды марксизму, — а тем, что жажда прибавочного труда растет по мере того, как развивается обмен и натуральное хозяйство сменяется товарным (Маркс иллюстрирует это на примерах из древней и новой истории). А так как при капитализме товарное хозяйство достигает наивысшего развития, то наивысшего развития достигает и жажда прибавочного труда. Для капиталиста дорога каждая минута, и он всеми хитростями — бесчисленное множество иллюстраций этого дано в следующих параграфах — крадет ее у рабочего, так как каждая лишняя минута работы доставляет ему не просто лишний продукт, потребление которого всегда ограничено, а излишек прибавочной стоимости, накопление которой не знает никаких границ.

III. Отрасли английской промышленности без законных границ эксплуатации

Значение этого исследования

Выдвинутый Марксом тезис, что «рабочий день есть не постоянная, а переменная величина» или что «рабочий день может быть определен, но сам по себе он — неопределенная величина», получает здесь фактическое обоснование. Факты, удостоверенные официальными отчетами и свидетельскими показаниями обеих сторон — как рабочих, так и капиталистов, — облекают этот тезис в плоть и кровь. Здесь мы имеем поистине классические образцы увязки конкретного с абстрактным, мастерскую группировку фактов вокруг теоретического положения. Каждый из приводимых Марксом фактов в отдельности и все они, вместе взятые, говорят, что рабочий день действительно есть величина неопределенная (конечно, в отмеченных выше пределах) и определяется лишь пока рабочий класс еще недостаточно организован — ничем не обузданной жаждой прибавочного труда со стороны капиталистов.

И вполне понятно, почему именно Маркс решил «приглядеться» «к некоторым отраслям производства, где высасывание рабочей силы или и сейчас еще нисколько не стеснено, или до самого последнего времени ничем не было стеснено». В этих отраслях господствовала, стало быть, та полная экономическая «свобода», за которую так ратовали либеральные партии, и та «гармония» интересов, которая проповедовалась значительной частью вульгарных экономистов (Бастиа и др.).

Помимо теоретического интереса — выяснения того, как капитал фактически отвечает на вопрос, что такое рабочий день, — изображенные Марксом поистине ужасающие картины имели и большое агитационное значение. Факты сгруппированы по производствам, притом самым разнообразным — гончарному, спичечному, производству обоев, хлебопечению.

IV. Дневной и ночной труд. Система смен

Что капиталист понимает под рабочим днем

Мы уже говорили, что ненасытная жажда прибавочного труда со стороны капиталиста вытекает не из особых свойств капиталиста, а из особенностей капитала как самовозрастающей стоимости. Это положение Маркс постоянно подчеркивает, подчеркивает он его и здесь, при объяснении системы смен. «С точки зрения процесса увеличения стоимости, — так начинает Маркс настоящий параграф, — средства производства, постоянный капитал, существуют лишь для того, чтобы впитывать труд и с каждой каплей труда впитывать соответственное количество прибавочного труда. Поскольку они этого не делают, простое существование их образует для капиталиста отрицательную потерю... Присвоение труда в продолжение всех 24 часов в сутки является поэтому имманентным стремлением капиталистического производства». Это и есть материалистическое объяснение общественных явлений: дело не в желаниях или нежеланиях действующих лиц, а в способе производства, который диктует определенные желания. Лица лишь выражают имманентные законы этого способа производства. Стремления капиталистического производства выражают фигурирующие у Маркса лица (Сандерсон и др.). Оттого они выступают так уверенно и откровенно — до полнейшего цинизма и даже с видимой объективностью: ведь они высказывают не свои субъективные желания, а защищают интересы капиталистического производства. Если в их высказываниях и есть противоречия: одни, например, считают, что ночной труд, периодически сменяющийся дневным, не вреден, а другие, наоборот, утверждают, что вредны только постоянные переходы от ночного труда к дневному и обратно, — это объясняется просто тем, что капиталисты в своих суждениях о том, что менее или более вредно для рабочего, взялись не за свое дело. Для капитала и для капиталистов, олицетворяющих капиталистический способ производства, это вопрос совершенно праздный: выбирая ту или иную систему организации смен, капиталисты меньше всего руководствуются интересами здоровья рабочего. Разговоры, которые об этом ведут капиталисты, — лишь дань лицемерию, и каждый лицемерит по-своему.

Как капиталистическая практика, ничем не ограниченная извне, осуществляя принципы экономической свободы, в том числе и свободу труда, ответила на вопрос, что такое рабочий день, мы уже знаем. Маркс предоставляет слово для резюме самому капиталу, который заявляет устами капиталиста: «рабочий день насчитывает полных 24 часа в сутки, за вычетом тех немногих часов отдыха, без которых рабочая сила делается абсолютно негодной к возобновлению своей службы». Отсюда прямо вытекает, «что рабочий на протяжении всей своей жизни есть не что иное, как рабочая сила, что поэтому все время, которым он располагает, ...целиком принадлежит процессу самовозрастания стоимости капитала». Такое потребление рабочей силы есть в то же время и ее расхищение. Один английский писатель восклицает: «Хлопчатобумажная промышленность существует уже 90 лет... В период жизни трех поколений английской расы эта промышленность пожрала девять поколений».

V. Борьба за нормальный рабочий день

Установление рабочего дня перестает быть делом отдельных капиталистов, оно переходит в ведение класса капиталистов в целом, в ведение государственной власти. И Маркс переходит к исследованию того, как рабочий день регулируется этим капиталистическим сообществом: ведь и он есть лишь олицетворение капитала.

Это исследование составляет содержание § 5 и 6, но Маркс не ограничивается исследованием нормирования рабочего дня в период уже зрелого капитализма, когда нормирование имело своей целью сокращение рабочего дня, а начинает с младенчества капитализма, отчасти даже чуть ли не с его утробного существования, когда на очереди дня стоял вопрос не о сокращении, а об удлинении рабочего дня. Может возникнуть вопрос: чем вызывается такой экскурс в глубь веков, в какой связи он находится с непосредственно трактуемой проблемой?

Во-первых, таким путем исследуется наиболее яркая особенность капиталистического способа производства — ненасытная жажда прибавочного труда, исследуется в ее возникновении и развитии, т. е. диалектически, в единстве исторического и логического. Такое исследование в свою очередь показывает, что то, что на заре капитализма считалось идеалом (12-часовой рабочий день), остается далеко позади при расцвете его. «Дом ужаса» для пауперов, о котором только мечтал капиталист 1770 г., появился несколько лет спустя в виде исполинского «работного дома» для самих мануфактурных рабочих. Он назывался фабрикой. «Но на этот раз, — с сарказмом заканчивает Маркс, — идеал побледнел перед действительностью».

Во-вторых, тот факт, что сама буржуазия в дни своей юности требовала принудительного нормирования рабочего дня, совершенно не смущаясь нарушением пресловутой свободы труда, за которую она так цепко держится в дни своего могущества и во имя которой она всячески противится фабричным законам о сокращении рабочего дня, — этот факт показывает, как в разные периоды существования капитализма ненасытная жажда прибавочного труда прикрывается разными фиговыми листочками. Когда буржуазия не может еще справляться собственными силами с пролетариатом, она взывает к государственной власти, чтобы та в целях «искоренения лени, распутства и романтических бредней о свободе» заставила рабочего работать полных шесть дней в неделю, чтобы тем самым было выполнено... божественное установление, согласно которому празднуется только седьмой день, остальные дни «принадлежат труду», т. е., как замечает Маркс, «капиталу». Очень поучителен литературный поединок между сторонниками и противниками принудительных законов о рабочем дне (и те и другие с достаточной полнотой цитируются Марксом). Первые защищают буржуазию, вторые — пролетариат.

Но все течет, все меняется. Буржуазия становится настолько могущественной, что собственными силами, чисто экономическими средствами, присваивает максимум прибавочного труда. Государственное регулирование ей уже не только не нужно, но оно начинает мешать ей. И буржуазия провозглашает принцип экономической свободы труда, прикрывая этим фиговым листком свободу эксплуатации. Роли меняются: сторонники пролетариата выступают за законодательное нормирование рабочего дня (одним из первых борцов за фабричное‚ законодательство был знаменитый социалист-утопист Роберт Оуэн), сторонники буржуазии упорно борются против рабочего законодательства и только под влиянием рабочего движения соглашаются с нормированием рабочего дня.

Итак, нормирование рабочего дня проходит две противоположных фазы: фазу насильственного удлинения рабочего дня и фазу насильственного его сокращения. Первая — в Англии — тянется от начала XIV в. и заканчивается около половины XVIII в., вторая начинается с начала XIX в. (1802 г.) и продолжается поныне. Но до 1833 г. фабричные законы оставались в буквальном смысле слова клочками бумаги, не имевшими никакого практического значения. Это происходило по той причине, что законодатели «забыли» создать аппарат, который следил бы за соблюдением издаваемых ими законов.

Марксово изложение истории борьбы вокруг фабричного законодательства охватывает период с 1833 по 1866 г. «Свобода» труда считалась настолько неприкосновенной и священной, что не могло быть и речи о нормировании рабочего дня взрослых рабочих. Бой начинается с регулирования рабочего времени детей и подростков. Ввиду того что продажа детского труда приняла характер настоящей торговли рабами, позиция защитников «свободы» детского труда была достаточно уязвима, и рабочие и их парламентские сторонники атакуют ее в первую очередь. Очень сильно обострило борьбу и придало ей особую страстность то обстоятельство, что регулирование труда для одного отряда рабочих, в данном случае детей, превратилось, если не формально, то фактически, в регулирование труда всех рабочих. Юридически объектом борьбы был рабочий день для детей и подростков. Сразу же разгорелся «физиологический» спор: кого считать детьми, кого подростками; рабочий день для первых был один, а для вторых — другой, причем труд детей до определенного возраста воспрещался вовсе. А так как детям, подросткам, а потом и женщинам воспрещалось работать ночью, то не менее страстный спор вызвал уже «астрономический» вопрос: что считается днем и что — ночью.

Таким образом, закон, регулирующий детский труд, должен был установить:

  1. длину фактического рабочего дня; сколько часов дети и подростки могут работать;
  2. когда рабочий день может начаться и когда он должен кончаться.

Рабочий день мог начаться по закону, например 1833 г., в 5½ часов утра и оканчиваться в 8½ часов вечера, но работать дети в пределах этих 15 часов могли только 8 часов, а подростки — 12 часов (впоследствии сроки значительно изменились). И фабриканты придумывают свою систему смен, о которой Маркс отзывается так: система смен «явилась таким порождением фантазии капитала, какого никогда не превзошел и Фурье в своих юмористических очерках». А цель этого «порождения фантазии капитала» была совсем прозаическая: во-первых, удержать детей и подростков все 15 часов на фабрике или около нее, так как их рабочие часы с перерывами растянулись на весь указанный срок; во-вторых, так как они каждый день согласно этой системе, начинали работать в иной час и в ином месте (с другой группой), то, по заявлению фабричных инспекторов, не было никакой возможности контролировать выполнение закона о рабочем дне. Фабрикантам только того и нужно было.

Резюме

В последнем параграфе, имеющем тот же заголовок, что и два предыдущих параграфа, — «Борьба за нормальный рабочий день», — Маркс, резюмируя все сказанное им об этой борьбе, вкратце останавливается на фабричном законодательстве во Франции и борьбе за 8-часовой рабочий день, провозглашенный в Североамериканских Соединенных Штатах и на конгрессе «Международного товарищества рабочих» в Женеве.

Прежде всего одно замечание. Марксу может быть брошен упрек в том, что он забегает вперед: ведь факты, которыми он оперирует, взяты из эпохи господства уже крупной промышленности, продуктом которой является и детский труд, занимающий такое большое место в характеристике жажды прибавочного труда. А крупная промышленность исследуется в отделе «Производство относительной прибавочной стоимости»; возникает недоумение, почему Маркс вырывает эти факты из их естественной связи и рассматривает отдельно. Как бы предвидя это, Маркс пишет: «Поэтому, если в нашем историческом очерке главную роль играет, с одной стороны, современная промышленность, а с другой — труд физически и юридически несовершеннолетних, то первая имела для нас значение только как особая сфера высасывания труда, второй — только как особенно яркий пример этого высасывания».

Высасывание труда методом удлинения рабочего дня является темой настоящей главы, как и всего отдела «Производство абсолютной прибавочной стоимости», но наиболее полного развития это «высасывание» достигает в крупной промышленности с ее массовым применением детского труда. А Маркс еще во Введении к экономическим рукописям 1857—1858 годов писал: «Анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны... Намеки более высокого у низших видов животных могут быть поняты только в том случае, если само это более высокое уже известно».

В применении к нашей теме это значит: ненасытная жажда прибавочного труда присуща капиталу на всех стадиях его развития. Являясь наиболее общим свойством капитала, жажда прибавочного труда должна анализироваться там, где дается анализ наиболее общих свойств капитала, т. е. в настоящем отделе, и должна анализироваться исторически. Но так как эта «ненасытная жажда» получает свое «высшее» развитие в крупной промышленности, в сравнении с которой «высасывание труда» в предыдущие периоды представляет лишь «намеки» на это «высшее», то материал для характеристики указанного основного свойства капитала Марксу приходится брать именно из крупной промышленности, в частности из области детского труда. Но вопрос о детском труде в полном объеме, в частности о причинах, вызвавших его, здесь не рассматривается: его место лишь в следующем отделе.

Отсюда кажущееся «забегание» вперед и кажущееся повторение одного и того же.

Но вернемся к резюме, которое дается Марксом в настоящем параграфе. Оно касается характера и направления, в котором развивается законодательное нормирование рабочего дня. Являясь реакцией на безграничное расхищение рабочей силы, это законодательство подчиняет рабочий день общественному контролю. Выражаясь юридически, можно сказать, что рабочий день переходит из сферы частного права (где, как мы уже знаем, сталкиваются два права) в сферу публичного права — права общества охранять и защищать свою рабочую силу. Но раз общество становится на такой путь, — а это диктуется новым способом производства, — то оно не ограничивается уже только теми отраслями промышленности, в которых новый способ производства получил свое наибольшее развитие, а начинает распространять свой контроль на все производство, включая и остатки прежних способов производства (подробно об этом говорится в XIII главе).

Борьба за рабочий день, превращаясь из борьбы «двух прав», из борьбы двух индивидуумов (рабочего и капиталиста) в борьбу классов, скоро выходит и за национальные рамки и превращается в борьбу международного пролетариата с международным капиталом.

«Английские фабричные рабочие, — заявляет Маркс, — были передовыми борцами не только английского рабочего класса, но и современного рабочего класса вообще, точно так же, как их теоретики первые бросили вызов капиталистической теории».

Весьма важным теоретическим результатом проделанного в этой главе исследования является обоснование превращения формы субъектов капиталистических отношений, выступающих теперь не как индивидуумы, а как совокупный капиталист и совокупный рабочий. «Приходится признать, что наш рабочий выходит из процесса производства иным, чем вступил в него», — пишет Маркс. — «Антиномия» прав товаровладельцев, развившаяся в реальное противоречие на основе безграничной жажды прибавочного труда (в свою очередь обусловленной спецификой капиталистической эксплуатации), вызывает к жизни рабочее движение «инстинктивно выросшее... из самих производственных отношений». С другой стороны, капиталисты также выступают как класс — через буржуазное государство, предотвращающее разрушение массовой рабочей силы как общего условия всего капиталистического производства.

Примечания к восьмой главе

Мы столь подробно останавливаемся на ней по следующим соображениям.

Во-первых, мы стараемся выяснить ее общее теоретическое значение и, следовательно, ее место в «Капитале». Все вопросы, которые рассматривались в предыдущих главах настоящего отдела, относятся не только к производству абсолютной прибавочной стоимости, но к производству прибавочной стоимости вообще, в том числе и относительной прибавочной стоимости. Только в этой главе исследуется абсолютная прибавочная стоимость как таковая (производство прибавочной стоимости путем удлинения рабочего дня).

И мы стараемся выяснить, во-вторых, особенность указанной проблемы и вытекающую отсюда необходимость применить индукцию и историко-описательный метод.

В-третьих, в этой главе даны классические образцы применения принципов исторического материализма к объяснению таких, например, явлений, как фабричное законодательство, доктрина так называемой экономической свободы. В частности, история рабочего дня доказывает как нельзя лучше, что «современная государственная власть, — это только комитет, управляющий общими делами всего класса».

Подробный комментарий и изложение важнейших пунктов этой главы помогут лучше ориентироваться в богатейшем фактическом материале и уяснить себе его глубокую теоретическую значимость.